Эффект смоленского кота. Рассказы фантастического содержания - Игорь Маранин

– Вот мы и приехали, – эхом отозвался Николай.

Выходить из машины ему не хотелось.

– А не карманный телефон у вас есть? – спросил он.

Женщина внимательно посмотрела на него.

– Не стоит, Коля, – сказала она.

– Если я выйду сейчас, то буду жалеть всю жизнь. Вам меня не жалко, Маргарита?

– Так ведь пятьдесят на пятьдесят, – ответила она. – Не выйдете – тоже можете жалеть всю жизнь. Знаете, что? Найдите меня, когда появятся карманные телефоны и ЭВМ—книжки, договорились?

– И как же я вас найду?

– На этот вопрос, Коля, – вздохнув, произнесла Маргарита. – У меня ответа нет. Но вы же мужчина – значит, сможете.

– 5—

Чаще всего люди расстаются, не успев влюбиться. И это хорошо: остаётся не рваная рана на сердце, а лёгкий горьковатый привкус на языке. Он быстро исчезает после чашечки кофе со сливками и ломтика молочного шоколада. На вокзале, грязноватом и шумном, Муравский пробыл не больше четверти часа: билетов на ближайшие две недели не оказалось. Поездка на море окончательно сорвалась, и молодой человек, выйдя на улицу, зашёл в ближайший кафетерий перекусить. Кофе, правда, оказался отвратительным, зато булочки – выше всяких похвал. Он медленно выпил его, стоя за высоким круглым столиком на металлических трубах—ножках. Арочное окно от пола до потолка открывало прекрасный вид на вокзал. Николай ни о чем не думал, просто наблюдал за прохожими. На привокзальных площадях человек редко бывает один: даже если он путешествует в одиночку, то его провожают и встречают родственники, друзья или просто знакомые. Несут чемоданы, сумки и свёртки, толкаются, громко разговаривают и, опустив вещи на асфальт, начинают бурно жестикулировать. Даже самый сдержанный человек превращается на вокзале в нервного холерика, из которого эмоции выплёскиваются через край, словно из переполненного ведра.

В кафетерии продавали не только кофе с булочками, но и вино на разлив. В то время, как Муравский созерцал пейзаж за окном, неспеша поедая горячие булочки, за соседним столиком устроились два субъекта не первой молодости. Водрузив на стол тяжёлые гранёные стаканы и тарелку с двумя булочками, они продолжили обсуждение своих насущных проблем. Что у пьяного на языке – трезвому понять невозможно. Муравский и не пытался, но подсознание его было начеку. Оно только до поры до времени никак не показывало, что не прочь подслушать чужой разговор.

– Давай его валерьянкой выманим! – с трудом справляясь со своим языком, предложил высокий мужчина с трёхдневной щетиной на щеках и в помятом галстуке с ослабленным узлом.

– Ты когда—нибудь, Маранин, видел пьяного кота? – его спутник со взлохмаченными седыми волосами и бородкой клинышком посмотрел на товарища. – Вот так, лицом к лицу, как меня сейчас?

– Как тебя? – переспросил Маранин и на некоторое время задумался. – Коты, Ерёмин, до такой степени не напиваются.

– За котов! – поднял стакан седобородый.

– За котов!

– Мой Васька напился валерьянки один раз в жизни, – сообщил Ерёмин. – Что ты, думаешь, он сделал?

– Что?

– Полез ко мне драться. А что сделает кот незнакомый?

– Тоже полезет драться? – предположил Маранин.

– За твою сообразительность! – снова поднял стакан его товарищ и залпом допил вино. – А где Аболина? Она же была с нами!

– Кто такая Аболина?

– Соседка моя, у которой чужой кот в квартиру залез. Может, она на скамейке во дворе уснула?

– Знаешь, что мы сделаем? – тоже допив залпом и жадно заедая булочкой, предложил Маранин. – Мы отдадим Аболиной твоего Ваську.

– Никому я его не отдам! – возмутился Ерёмин.

– Спокойствие, – заверил его Маранин. – Только спокойствие! Мы отдадим его временно.

– А зачем?

– Пусть Аболина напоит его валерьянкой, и Васька прогонит чужого кота.

– Игорь, ты – гений! – посмотрел на него Ерёмин и громко икнул.

– Я знаю, – скромно ответил Маранин и икнул ещё громче. – Пошли?

Именно в этот момент подсознание Коли Муравского решило, что хватит пассивно подслушивать разговор. Николай очнулся и громко окликнул уходящих:

– Эй, мужики! Что вы там про кота говорили?

Он сам не понимал, почему это показалось ему важным. Столь важным, что неведомая сила буквально потащила его за шиворот вслед за двумя незнакомыми пьяницами. Именно про такое состояние говорят «ноги сами понесли к выходу».

– А ты кто такой? – обернулся к Николаю Маранин. – Я тебя не знаю.

– Я знаю! – заверил его Ерёмин, удерживая за пуговицу пиджака. – Это хозяин кота. Спорим?

Неизвестно кем были все эти существа – люди, собаки, птицы – в глазах животного, забравшегося на люстру под высоким потолком. Он просто не признавал их, ощерившись в угрожающем оскале, вздыбив шерсть и отчаянно вцепившись когтями в мягкую ткань абажура. Люстра покачивалась под его весом, при этом вид животного был настолько сумасшедшим, что никто не пытался его снять. Всё изменилось в одно мгновение. Стоило на пороге показаться Муравскому, как обезумевший, казалось, кот совершил невероятный прыжок, оказавшись у Николая на руках. Он не царапался, не кусался, не буянил – он крепко прижался всем своим телом, ища у человека защиты. Шею животного украшало необычное ожерелье с продолговатыми металлическими пластинами. На каждой из пластин было множество точек и черточек. Николай дотронулся до браслета рукой и тут же отдернул её, схватившись за голову. Мысли, что растекались маслом по горячей сковороде, внезапно обрели ясность и резкость, но каждая как бы сама по себе. Через мгновение они соединились в общую картинку, и Николай осознал, кто он и как сюда попал, а вслед за тем потерял сознание.

– 6—

– Страшные магнитные бури бушевали в тот вечер на Земле! Их принёс солнечный ветер из жутких и далёких корональных дыр. Рентгеновские вспышки следовали одна за другой. Свалились с головной болью все астрономы, и некому больше было наблюдать за Солнцем. Нарушилась связь. Орбитальные станции и спутники сбились с пути, а в трансформаторах и трубопроводах возникли безумные вихри индукционного тока. Замедлили свой рост годовые древесные кольца. Микроорганизмы сменили цвет. Изменилось состояние коллоидных растворов, а саранча поднялась в воздух и полетела, куда глаза глядят.

Минна остановилась перевести дух и посмотрела на детей соседки, забравшихся на тахту с круглыми от ужаса глазами.

– И вот тогда—то, – продолжила она зловещим голосом, – скрипнула дверь в домике Наф—Нафа…

Дверь громко заскрипела, но не в домике сказочной свиньи, а совсем рядом. На пороге появилась тётя Соня, хозяйка квартиры, с двумя авоськами продуктов в руках.

– А—а—а—а—а! – бросились к ней дети и вцепились в маму железной хваткой.

– Ой, Минночка, спасибо, что приглядела! – затароторила с порога Соня. – В продмаге колбасу выбросили, в гастрономе – яблоки, а в универмаге – сапоги. И я как буриданова ослица мечусь промеж магазинов и каждый раз теряю очередь. Эти люди, они же не стоят спокойно на месте, ты себе это представляешь? Они тоже бегают по очередям! Я иногда просыпаюсь по ночам – в холодном поту, несмотря на горячего мужа под боком – и думаю: это же какая давка будет при коммунизме, если мы дотуда доживём? Всё же задарма, всё же бесплатно и по потребностям. Ты читаешь журнал «Новые товары»? Я пока в очереди стояла – через плечо заглянула одному товарищу. Московский пищевой комбинат начал выпускать сухие супы! Как это можно есть?!

– Всё лучше «Доширака».

– Что за «Доширак» такой?

– Китайская лапша, ой… – на лице Минны отразилось недоумение. – Сама не знаю, что говорю! Третий день у меня так: неожиданно в голове образ возникает – яркий, во всех подробностях. Но совершенно фантастический, как будто из параллельного мира. Я эту коробочку с китайской лапшой секунду назад как наяву видела вплоть до названия: жёлтые буквы на красном фоне. И даже пакетик со специями внутри. Может, это «страшные магнитные бури» на меня так влияют?

– Не знаю, про какие бури ты говоришь, но если спросишь до мнения тёти Сони, она тебе так скажет: переучилась ты, девочка. Каникулы на дворе, а ты всё с книжками сидишь. Пойди до парка погуляй, среди берёзок воздухом подыши – там такие невиданные человеком погоды стоят! Двадцать лет не было таких погод, это я тебе как свидетель и очевидец говорю. Птицы по деревьям пешком ходят – надышаться не могут! Была бы моя воля – я бы до утра сидела у подъезда на скамейке с открытым ртом и дышала. Но у меня дети и муж, они втроём желают по вечерам свесить немытые ноги с моей шеи и кушать котлеты с подливой. Им хорошо будет при коммунизме, а пока они без тёти Сони не выживут. Они умрут с голоду, сидя обнявшись перед холодильником, полным продуктов.